-В 1941 году мы жили в Старой Деревне, в историческом районе Ленинграда, на Гороховой улице. Сейчас улица носит название Савушкина.
Мы жили в двухэтажном доме. Дом был не наш, а принадлежал одной пожилой женщине. Мои родители снимали второй этаж этого дома. Это была трехкомнатная квартира. В семье были мама, папа, брат, я и двоюродный брат, сын маминой сестры.
Храмцовой Екатерине Дмитриевне к началу блокады было 15 лет.
Начало войны
-В 1941 году я окончила седьмой класс. Учительница географии Людмила Рафаиловна предложила нам пойти на экскурсию по Линии Маннергейма (цепь военных укреплений между Ладожским озером и Финским заливом, состоящая из связанных между собой укрепленных бетонных сооружений ДОТов).
И вот нас собралось 11 девочек. Мы прошли всю Линию Маннергейма. Прошли много ДОТов, ДЗОТов. Вокруг них было очень много костей. Просто груды костей, собранных в кучи. А на них росли сморчки. Так мы шли от озера до озера.
Попался один длинный промежуток. А нам негде было попить воды, а запасов не было. Мы надеялись, что нам по пути попадется какой-нибудь хутор или жилой дом. И мы действительно увидели впереди маленький финский хутор, где был жилым всего один дом.
Во дворе стоял колодец, но никаких приспособлений, чтобы достать воду, не было. Мы пошли к дому, а дом был закрыт. В те времена дома вообще на замок не закрывали. Хозяева просто подперли колышком дверь, и это означало, что в доме никого нет. Учительница предложила подождать.
Через полчаса пришла женщина с двумя ведрами воды. Оказалось, что в ее колодец упала кошка, и теперь вода там не питьевая, а ей приходится каждый день ходить за водой два километра. Они с учительницей немножко поговорили, женщина дала нам попить, и мы пошли дальше.
Дальше мы пошли пешком и, дойдя до станции, поехали на поезде до Выборга. Непонятно, но почему-то Выборг был пустым. Мы почти не встретили ни одного человека.
Учительница решила, что мы можем переночевать в школе. В школе все двери были открыты, а на дверях были надписи: “не проверено”, “не проверено”. А на полу лежали открытые пачки печенья, конфет и записки на немецком языке. Учительница велела нам ничего не трогать. Классы могли быть заминированы, а печенья отравлены.
-Это, наверно, какая-то диверсия, -объяснила нам учительница.
Ночь переночевали, а утром решили теплоходом возвращаться в Ленинград. На полпути, когда мы уже плыли на теплоходе, то услышали гром. Было похоже на грозу. Мы обрадовались: —Как хорошо, что вовремя уплыли, могли под такую сильную грозу попасть.
Причал был на Набережной Васильевского острова. Когда мы прибыли в Ленинград, то никто еще про войну не говорил. Я пришла домой. Было воскресенье. В воскресенье мама всегда пекла пироги. Я только-только зашла, поздоровалась с матерью, и вдруг прибегает Сашка Бушуев, приятель моего брата, и кричит: “Тетя Марфа! Война!”
Оказалось, что мы слышали не гром, а бомбежку Выборга. Тогда мы поняли, что могли вообще не вернуться.
Оборонные работы
На следующий день, в понедельник, я пошла в школу, чтобы узнать, что к чему. В школе висело объявление о том, что желающие ученики с 7 по 10 класс могут записаться на оборонные работы. Я пришла домой и сказала отцу, что хочу пойти на оборонные работы. “Конечно, поезжай»,- сказал отец.
Нас посадили на Московском вокзале на поезд. Мы ехали час, потом высадили на каком-то разъезде. Место было нежилое, только будка стрелочника стояла. Дальше мы полчаса шли через лес и вышли в какой-то поселок. Нам предоставили большой бревенчатый дом. В пустом доме был большой топчан. Кто-то лег отдыхать.
Я забралась под топчан. Оказывается, днем там не работали, а отдыхали. Днем мы спали, а ночью копали танковые ловушки пять на пять метров. Днем нельзя было работать, потому что очень низко летал самолет и из пулемета стрелял по всему движущемуся. Кошку увидит — и то стреляет. А уж если человека увидит, он за ним гоняется, пока не убьет.
Вот так по кругу он и летал. Однажды мы с ночи задержались. Уже расцвело. К нам пришли военные, которым нужно было похоронить их товарища. Пока мы рыли могилу, уже рассвело. И возвращались мы, когда немец уже летал.
Мы перебежками по три человека побежали к баньке, которая стояла на полпути до нашего жилья. Я хорошо бегала и прибежала первой. Потом прибежали все остальные. 20 человек нас было. Вот в этой баньке мы спрятались. Самолет летать не перестал, а ведь нам еще полпути бежать.
Учитель физкультуры предложил: —Давайте мы побежим, когда он улетит в другую сторону, и добежим до ржавой канавы, где ивняк растет.
Вот таким образом мы добежали до своего дома. Но фашист заметил, в какой дом мы прибежали и начал строчить по крыше. Все летал вокруг нашего домика, но слава Богу, крышу не пробил он нам. Все остались живы. Где мы работали, мы не знали. Нам говорили “секретный объект” и все.
Мы работали до тех пор, пока не стали слышны звуки канонады, то есть фронт приблизился к нам вплотную. Нас увели в лес, где мы пробыли два дня. Нашими старшими были учитель физики Федор Иванович и физкультурник. Они нам морковку откуда-то принесли и целых полмешка хлеба. Они все время бегали в будку стрелочника, где был телефон.
Физкультурник узнал, что в Ленинград идет последний воинский эшелон, который нас тоже заберет, но не в вагоны, так как мест уже не было, а в тамбуры. Мы пришли на станцию, очень долго ждали эшелон, а когда он приехал, мы очень быстро расселись. Нам минуты хватило.
Вот так мы приехали в Ленинград. Вы бы видели нашу радость. Мы смеялись и плакали оттого, что не остались там, а вернулись домой. Позже мы узнали, что место, где мы работали, уже заняли немцы.
Школа
Когда я приехала, то увидела, что полки в магазинах уже пустые. Так что голодать мы стали сразу. Многие мои друзья устроились на работу. Я тоже хотела устроиться, но без паспорта меня не брали.
Мне пришлось пойти учиться в школу. Там давали обед: дрожжевой суп и какое-то химическое желе розового цвета. Нас было в классе совсем немного. Учитель с кочергой сидел возле буржуйки. Он и кочегарил, и урок объяснял.
И вы знаете, не все голодали. Мы ждали этот дрожжевой суп, а одна девочка, очень мне она запомнилась, отказывалась от супа, а из дома приносила хлеб, намазанный маслом и яйцами сверху.
Мы к этому, конечно, нехорошо относились.
Новый год
Тем, кто хорошо учился, дали пригласительные билеты на праздник в Пушкинский театр. Нам показывали “Три мушкетера”. Там нам дали шикарный обед, который я никогда не забуду. Был суп с потрохами и макаронами, а на второе две фрикадельки и тоже макароны. И бумажный стаканчик с желе.
Для нас устроили конкурсы по чтению, по танцам, пению. Я участвовала в двух конкурсах. Прочитала стихотворение и получила талон. Талон на второе. И мне дали еще две фрикадельки и макароны.
А потом я танцевала лезгинку. Представляете? Ноги еле ходят, а я лезгинку танцую. И еще талон получила.
Я сложила фрикадельки и макароны в носовой платок, спрятала за пазуху. И наша семья праздновала Новый год фрикадельками и макаронами, которые я принесла.
Зажигалки
Так как наш дом был деревянный, нам дали песок, щипцы, чтобы тушить зажигалки. А кроме меня их тушить было некому. Все мужчины на фронте, взрослые на работе, бабушка старая. Сначала было страшно, но я быстро научилась. Щипцами беру и в ящик с песком отправляю.
Баня
На Приморском проспекте открылась баня. Мама тогда еще ходила. Мы уже столько времени были не мытые. Решили пойти.
Зашли мы в мыльную. Вот тогда я ужаснулась. Мне показалось, что это была преисподняя: скелеты, обтянутые серой кожей. А я ведь и сама такая же была. Шайки металлические стучали, а мне казалось, что это кости стучат.
Моемся минут двадцать.
Вдруг открывается дверь и входит пышная белотелая женщина. И встала. Стоит. Она, видимо, увидела нас и тоже ужаснулась. А мы прямо окаменели.
И звуки шаек исчезли. Мы на нее смотрим, она на нас смотрит.
Вдруг мы встали и все пошли на нее. Молча. Никто слова не говорит.
Я не знаю, что было бы, если бы мы до нее дошли. Но она быстро убежала за дверь.
А потом слышим, банщица выговаривает ей: “Я же говорила вам, не дразните бедных людей”.
Вот откуда она такая пышная взялась?
Отец
Было объявление, что тем, у кого болезнь желудка, по специальному штампу на карточке будут давать белый хлеб. А у отца была язва желудка. Он сходил в поликлинику, где поставил штамп. А на обратном пути, где было 25-е отделение милиции, была столовая ремесленного училища. Там некоторые ремесленники продавали пайки хлеба.
Отец решил купить хотя бы пару паек хлеба у парня. Он был уже слаб и выронил бумажник, когда доставал деньги, чтобы рассчитаться с ним. А этот парень схватил бумажник с карточками на январь и с зарплатой, что папе дали, и убежал. Так мы остались на двух иждивенческих карточках и без денег на целый месяц.
Папа умер 10 января. Представляете, втроем на 250 грамм хлеба. Отца помогли похоронить работники его завода.
Гроб давали в качестве премии тем, кто хорошо работал. Мы с мамой сходили на его завод. Через 10 дней нам привезли гроб, куда мы положили отца.
Он 10 дней лежал в доме. В комнате-столовой с закрытой дверью. Был мороз. Так что мы не волновались, что он испортится. С мамой мы погрузили отца в гробу на саночки и довезли до Серафимовского кладбища. Привезли к церкви. Там был громадный сарай, полностью забитый умершими.
Во всяком случае, мы знаем, где нашего отца похоронили.
Дрова
Мы с мамой остались вдвоем. Мама слегла совсем. Денег у нас совсем не было, чтобы купить продукты. Продуктов тоже не было. А я еще ходила. Сама выкупала хлеб по карточкам.
Что хорошо, у нас были дрова. Я ходила на рынок, где за вязанку давали пайку хлеба.
Обман
Было всякое. Нельзя сказать, что продавцы были честные. Мне нужно было получить паспорт, а для этого нужны были три фотографии. Фотографии можно было сделать на Большом Проспекте, напротив кинотеатра Арс. Рядом была и булочная.
Три фотокарточки стоили пайку хлеба. Я решила: там же куплю пайку хлеба и куплю фотографии. Непонятно: государственные фотографии, государственное оборудование, но фотограф брал за три фотографии для паспорта пайку хлеба по 125 грамм.
Я выкупила свои 125 грамм. Он взвешивает на аптекарских весах и говорит, что восьми граммов не хватает. Я говорю: -Ну так вы дадите мне эти фотографии? Я рядом в булочной брала, ничего из пайка не отщипнула.
-Нет, я вам не могу выдать. Приносите еще.
Я была вынуждена пойти обратно и попросить продавщицу продать мне назавтра. Я принесла фотографу и вторую пайку. А там оказалось, что 15 грамм не хватает. Получила я эти три карточки.
Пошла заказывать паспорт. Пришла в паспортное управление, а мне говорят: “Подожди, пока кончится война. Потому что сейчас никаких паспортов нет”.
Почему сразу не сказали? А я потратила карточки и хлеб.
Эвакуация
16 апреля к нам пришла соседка тетя Клава и сказала, что по Дороге Жизни могут эвакуироваться все, кто может.
Мама говорит: —Как же мы можем, если и встать не можем.
Тетя Клава: —Мы вас вывезем, но при условии, что вы не будете брать тяжелых вещей.
Мы решились. Мама решила: если она и умрет по дороге, то хоть я останусь из семьи жива. Маму я везла на саночках. Я собрала в рюкзачок то, что мне было дорого. В основном фотокарточки, школьные подарки, премии, книжки.
Я думала, что мама в дороге умрет. Но она выжила.
Когда мы ждали у Ладожского озера машину, нам дали шикарный паек: буханку хлеба на двоих и круг копченой колбасы. Мы просто не знали, что делать от радости.
Многие, кто съел паек сразу, хотя предупреждали не съедать все сразу, умерли. Тут же, около озера.
Мама, хотя она была немощная, но в сознании. Она сама съела маленький кусочек и мне дала немножко.
Вода в озере уже таяла. Возили на машинах ночью. Машина, которая ехала перед нами, ушла под лед. Наш водитель успел свернуть.
А высадились мы чуть ли не по пояс в воде. Сменной одежды у нас не было.
Мы с мамой в мокрых валенках и одежде сели в телятники, и нас повезли дальше в эвакуацию.
