фото яндекс
— Лейтенант, не помешаю?
— Не помешаешь, заходи. Ну и баня у тебя, славная!
— А я? — Наста повесила полушубок на гвоздь и осталась в рубахе. — Компанию не составишь?
— Нет. — Максимов придирчиво посмотрел на хозяйку и хмыкнул, улыбнувшись.
— Так сразу и нет. Что, не глянулась?
— Глянулась. Только…
— А ты не бойся, никто не узнает.
— Я и не боюсь. Тебе и так есть с кем париться.
— О-о-о! Ты про мужа что ли?
— И про него.
— Так от него толку никакого.
— И в бане тоже? — Максимов засмеялся. — Это вы уж сами разбирайтесь.
— Эх, не везет мне с мужиками, — расстроилась Наста. — А ты что, такой праведный?
— Праведный, неправедный, только какой же я, представитель власти, пример людям подам, если с чужой бабой в бане париться буду?
— Э-э! А на каких это людей ты намекаешь?! Где они, люди-то? — Наста открыла дверь на улицу и крикнула, — А-у-у! Люди! Идите-ка, на праведника посмотрите!
— Закрой, закрой дверь-то. Не лето.
— Так пойдем, веником так пройдусь, что жарко станет. Да и мне бы поясницу как следует пропарил, сорвала недавно.
— Вот мужа твоего найду, он тебя как следует и попарит, все косточки сразу на место встанут.
— Максимов, а ты сам-то, мужик ли? Может только властью своей прикрываешься?
— Не проймешь ты меня этим.
— В прошлом году агротехник по нашим краям ездил. Вот он настоящим мужиком был.
— А вы, бабы, только так мужиков и меряете? Потом и про меня, участкового, тоже всем будешь рассказывать? А перед Ванькой, сыном, не стыдно?
— А он ничего не знает. — Наста скинула рубаху и, сверкнув голубыми глазами, пробежала из предбанника в парную.
В ответ Максимов схватил запаренный веник и со всего маху хлестанул вдогонку назойливую хозяйку по мягкому месту, затем оделся и пошел в дом.
Ванька сидел на приступке у печки и прилаживал к ведру отвалившуюся ручку.
— Не остался с ней?
— А она что, со всеми так?
— Нет, больше болтает.
— И про агротехника?
— Не знаю. — Ванька усмехнулся. — Я ей не сторож. Мужиков здесь не осталось. Вот она и…
— Понятно. А отец как же?
— Не отец он мне.
— Вот как?
— Так вот, — Ванька не по детски вздохнул, к тому же поправленная ручка никак не вставлялась в проушину.
— Дай- ка, я. — Максимов взял у мальчишки ведро, подогнул ручку и вставил ее на место. — Вот, на. А Олька как же, чья дочь?
— Его, этого. Только толку от него никакого. Мать думала — какой — никакой мужик в доме будет. Да наверное уже десять раз пожалела.
— Значит вы брат и сестра по матери?
— Получается так.
— Все же он охотник, семью кормит.
— Это у него не отнимешь. Только напрасно она ему про Дайкино золото рассказала. С той поры — или пьет, или шатается по тайге.
— Золото ищет?
— Чеканулся совсем.
— А ты сам-то веришь в это золото?
— Верю. Отец мой тоже из-за него сгинул.
— Странно. А что за золото? Жила золотая?
— Нет, я еще маленьким был, мой отец рассказывал — пещера есть, а там видимо невидимо самородков и фигурок золотых.
— Фигурок?
— Вот. Дайка здесь еще в древности жила. А потом местные молились на нее. Золото ей несли. Она до сих пор его охраняет. Чужих не пускает.
— А что за фигурки-то?
— Дайка, из золота отлитая. Отец мой тогда и построил заимку, чтобы охотиться и пещеру искать.
— А Олькин отец, тоже в эту заимку ходит?
— Тоже, только толку никакого.
— А у твоего отца что, толк был?
— Был… — Ванька задумался, а потом махнул рукой, — ладно уж, скажу, ты у нас начальник, милиционер. Принес отец один раз самородок, а может и фигурку, мне ее не показывали близко. Потом продать решили. Отец в округ уехал, вернулся грустный — ни золота, ни денег.
— Обманули?
— Не знаю что. Долго с матерью шептались. Потом отец опять в тайгу ушел…
— И что?
— Не вернулся больше.
— Теперь и Олькин отец…
— Все может быть.
— Как же заимку эту найти?
— Дед Матвей знает.
— Он и Олькиному отцу показал где она?
— Он, больше некому.
— А эти беглые? Они откуда про золото знают?
— Не говорили. Одно спрашивали — как до Дюлино дойти. Не говорили про золото, только один из них шепнул тому, вонючему — тамо оно, Дайкино золото.
— А Сирый? Долго у вас был?
— Нет, ночью еще пришел, у нас в деревне работал. Мать ему и рассказала про тех троих и про вонючего.
— Про Гунявого?
— И про него. Еще пошутила — братаны твои были.
— А ему про золото рассказывали?
— Нет. Только мать еды с собой дала. Просила помочь сарай поправить.
— А он, Сирый?
— Заторопился вдруг, сказал — когда дело сделает, вернется и починит. Крыша у нас проваливается. Как бы от снега совсем не рухнула.
— Дело сделает… — Максимов задумался про себя, а вслух сказал, — ты снег-то с сарая сбрось. Смотри только, осторожно, не провались.
— Знамо дело.
— Я смотрю, дрова у вас только напилены. Колотых совсем мало осталось.
— Топорище у колуна сломалось.
— А другого топора что — нет?
— Пойдем-ка посмотрим пока мать в бане, может что и придумаем.
— Ей еще надо воды натаскать, стирка у ней.
— Пошли, пошли, разберемся.
В общем топор Максимов починил, выстругал новое топорище, пусть и неказистое, дров наколол. Между делом с Ваней таскали и воду с реки в баню. Пришлось помочь и белье отжимать. Тут уж было некогда отворачиваться от раскрасневшейся Насты. А она все же стреляла глазами в сторону Максимова. Деревенские бабы могли справиться с любой работы, но мужицкие руки были сильнее, а в чем-то и ловчее.
Успел Максимов и обойти жителей деревеньки, посмотрел как они живут, заглянул в домовые книги. Обновил данные, отметив убыль немногочисленного населения. А убыль, хотя и можно было ее причислить к естественным причинам, все же была по всяким горьким поводам. Мало люди жили на селе. Дожить до пятидесяти лет считалось за счастье.
Стемнело, за работой день пролетел незаметно. Поужинали утренними щами с зайчатиной и легли спать. Ваня залез на полати, там было его место и теплее. Максимов расположился на широкой лавке у печки. Наста дала ему тюфячок, а под голову худенькую подушку. Укрылся он своим полушубком и уснул сразу.
А ночью проснулся от вздохов и всхлипываний, доносившихся из-за занавески, где спала Наста. Не утерпел и босой прошел к ней по студеному полу. Женщина услышала его осторожные шаги, встрепенулась, но потом отвернулась к стене и уткнулась лицом в подушку.
— Ты прости меня, Наста, — прошептал участковый, присев рядом на край кровати.
Женщина затихла, а потом повернулась к Максимову.
— Что ты! За что? — Горячим шепотом ответила женщина. — Это ты меня прости… за то, в бане.
— Я понимаю. Но не могу я вот так, просто так…
— А у тебя есть кто?
— Нет. Я ведь после восьмого класса из Юзьвы в школу милиции уехал. А там… Не получилось у меня ничего.
— Девушка была?
— Была… к другому ушла.
— Тебя… такого… и бросила? Мне бы…
— Подрался я из-за нее. Она того, другого, и пожалела. А меня… в общем отчислили, не доучился. Вот и вернулся обратно.
— Как же ты в милиции работаешь?
— А кому работать? Некому. Начальник милиции в Юзьве и так рад был, что я вернулся, взял участковым, даже без образования.
— Ничего, встретишь ты еще свою… не переживай. А я… не думай обо мне плохо… я ведь не такая. И мужа своего… и первого, да и второго… любила.
— А я и не думаю, — Максимов любил так отвечать на трудные вопросы. И сам спросил — А что ж ты о своем теперешнем муже — любила?
— Пусто как-то стало…
— Да что ты… жив он, — Максимов, как мог, пытался успокоить женщину.
— Не знаю, не верю — Наста ткнулась лицом в ладонь участковому и заплакала. Ее слезы были горячими и наверное по-настоящему горькими… — Спасибо тебе.
— За что?
— Хороший ты, пожалел меня…
— Вставай, пора, — Ваня толкал Максимова, крепко уснувшего уже под утро. Участковый долго ворочался на неудобной лавке и вспоминал, как учился в школе милиции и свою первую любовь, закончившуюся так несчастливо.
— Что, пора? — Максимов сел на лавке, разминая затекшее тело.
— Пора, пора, до Дюлино путь неблизкий, — отозвалась Наста, суетившаяся у печки. — Вань, коня запрягай. А вот в дорогу тебе наготовила. Уж не взыщи, что было. Вот тут деду Матвею отдельный гостинец, он это любит.
Участковый плеснул в лицо холодной водой из рукомойника, чтобы быстрее проснуться, быстро оделся, закинул за плечи вещмешок и поспешил во двор. Наста накинула платок, полушубок и, сунув ноги в валенки, вышла следом. Там уже ждал Ваня с оседланным Султаном.
— Едь напрямую через речку мимо проруби, где вчера воду брали, дальше возьмешь левее и попадешь на дюлинскую дорогу. Так спрямишь, быстрее будет. — Посоветовал Ваня, держа коня под уздцы.
— Понял.
Наста стояла в стороне и молчала, стесняясь подойти к Максимову. Он сам обнял и поцеловал ее: «Жди. Мужа жди!» Женщина молча помахала на прощание рукой.
Спящее Юзино осталось позади, Максимов пересек по льду речку. Султан застоялся и все норовил пуститься вскач, но хозяин сдерживал его. Было еще темно, тропки почти не видно — Луна спряталась за плотным одеялом облаков.
Максимов еще вспоминал Насту, немного странную, Ваню, рано повзрослевшего, но его уже больше занимал поиск беглых и таинственной пещеры с золотом. Правда был еще и дед Матвей — вечный дед и пропавшие мужья Насты, и Сирый, жаждавший мщения за своего названного братана Краюху.
