Ясно помню ощущение: как скребу костью о железо кабины, пытаюсь выбраться и не могу.
Жена подала на развод, я был в отчаянии.
Тексты тогдашних репортажей намеренно лишены претензий на «художественность» — их ценность в том, что они передают документ времени. Это позволяет представить трагический и героический период в истории Афганистана и Советского Союза. К сожалению память стирает у нынешнего поколения быстротекущее время.
Статья опубликована в газете ПРАВДА суббота, 5 декабря 1987 года:
После ранения…
НЕВЕЛИК Елец-городок. И, как в любом другом городке размером «меньше среднего», здесь каждому известны все более или менее значительные городские новости. Одним из таких событий стало возвращение из Афганистана вчерашнего школьника — другим его здесь и не успели узнать — Олега Загрядского.
Но мало кому из ельчан было известно, что довелось пережить их земляку там, в Афганистане, и потом — после той злосчастной мины, двухлетней госпитальной тишины… Пережито многое. Может статься, как раз это «после» и оказалось для него самым трудным испытанием, неизмеримо более трудным, чем сама служба в ДРА. И как знать, чем кончилась бы для Олега Загрядского эта проверка на прочность, останься он один на один в своем противоборстве с бедой.
«Жди меня и я вернусь»… Это о нём.
Он уходил на службу, она оставалась. У нее впереди была учеба в институте, у него— Афганистан. А позади у обоих — пятая средняя школа…
Олег Загрядский был связистом. Об атом сказано в свидетельстве об окончании елецких курсов ДОСААФ. Первое время, проходя службу в Афганистане, он и был связан с аэродромной рацией. После года службы его как обстрелянного и опытного бойца стали посылать на сопровождение автоколонн с грузами.
…Олег сидел рядом с водителем второго в колонне грузовика. Везли сборные конструкции для будущих домов афганцев. Спешили. Скорость и жизнь на здешних трассах — понятия почти равнозначные.
На коленях автомат, рядом запасные «рожки». От постоянного напряжения режет глаза, немеют мышцы. Пыль под колесами, пыль на выгоревших гимнастерках, пыль хрустко перекатывается на зубах. Лишь оружие тщательно протерто заботливой рукой.
Наверное, как ни жди, «это» все равно приходит вдруг. Он увидел, как головная машина словно наткнулась на мгновенно выросшее черно-рыжее пламя, кабину тяжело подбросило, и КамАЗ замер безжизненно. Не останавливаться! Раненых подберут танки сопровождения. Теперь им возглавлять колонну…
Они успели только объехать горящий грузовик. Через какой-нибудь десяток метров под ними тоже рванула мина.
Горячий металл вздыбился из-под ног, больно ударило по перепонкам, опалило, ослепило огнем. Сознание не покидало его, он помнит все до мелочей. Боли не было. Но когда попытался открыть дверцу, пришлось работать локтем: рук не чувствовал.
Колонна остановилась — дорога забита. По ним не стреляли, и эта гнетущая тишина тяжело давила на стянутые в комок нервы людей.
Ослепший Олег вывалился из огня прямо на руки подбежавшему командиру. С другой стороны вынимали водителя. Под прикрытием танка их погрузили в бронетранспортер, и колонна спешно покинула место засады.
Вот так появилась в его судьбе новая точка отсчета, строго поделившая девятнадцатилетнюю жизнь на «до взрыва и «после» него.
«После» — это несколько дней вязкой, почти осязаемой темноты в медбате, госпиталь в Ташкенте, госпиталь в Одессе, медицинская академия в Ленинграде… Зрение ему вернули, хоть и не полностью. Постепенно рубцевались многочисленные раны. Но пришли долгие, как затяжной прыжок с парашютом, полные одиночества и безысходного отчаяния ночи без сна. А это оказалось пострашнее взрыва.
Он перестал писать Ирине. А она к тому времени уже была в Курске, училась на фармацевта. Никто не знает, что пережила, передумала девушка, пока длилась та страшная полоса отчуждения. Потом Ирина приехала ненадолго в Елец и тут все узнала…
В то время Олег лежал в госпитале в Одессе. Трудно было, очень трудно.
Однажды заглянули к нему в палату:
— Там к тебе, Олег. Из Ельца…
Вздрогнула и затаилась в напряжении каждая истерзанная болью и сомнениями клеточка. Вышел — и оторопел: Александр Николаевич, отец Ирины.
Недолог был разговор двух мужчин. «Чего уж,— трудно вздохнул один.- Кому я теперь…» А ему в ответ: «Пойдем, солдат. Она внизу. Ждет».
Если не убояться громкой фразы, так и выйдет: он родился второй раз в тот серенький сентябрьский день, когда смерть ошиблась совсем ненамного, только опалила неземным холодком. Но коль так, то есть, есть у Олега Загрядского и третий день рождения! Он начал отсчет новой жизни в госпитале, когда Ирина с ласковым укором, с немой мольбой ловила его виноватый взгляд, словно спрашивая: «Ну зачем ты так? Неужели забыл: наша вера в светлое завтра — наше с тобой Завтра, она жива! Она поможет нам».
…Елец встретил Олега Загрядского через два года после ранения. Всплакнули родные, тяжело двинул желваками отец. Многому предстояло учиться заново бывшему солдату, ко многому привыкать. К непрошеной людской жалости, неловко отводимым взглядам.
А жизнь продолжалась. Он мог не работать, хватило бы тех денег, что отныне ежемесячно приходят на его имя,— Загрядский упорно не выговаривает «пособие», зовет «стипендией». Но негоже будущему главе семьи сиднем сидеть, решил он. О том, что семья обязательно, несмотря ни на что, должна была состояться, говорили ему ясные карие глаза его Иришки.
И Олег пошел в свою пятую среднюю школу. Нет, далеко не сразу он стал лаборантом. По-разному отнеслись официальные ответственные лица к его ранению. До горкома партии тогда дошло. Победили настойчивость и здравый смысл: если человек хочет приносить пользу обществу — значит нужный обществу человек.
Одолел врага — честь и слава тебе, ратник. Но есть другая победа, за которую не дают наград. Она малоприметна для окружающих, и все же вряд ли дается меньшей кровью. Это победа над самим собой. И как бы ни был силен характером, немыслима она без тактичной поддержки окружающих тебя людей. Будь то директор бывшей твоей школы, секретарь горкома, родные. Благодарен Загрядский людям. Но всего более — и он не стыдится этого признания — благодарен хрупкой кареглазой девчонке.
Они вновь обрели друг друга и были почти счастливы. И не знали еще, что испытания не кончились.
Родители Ирины предложили условие: подождать еще два года. Если, мол, обоюдное желание создать семью не угаснет, если наберетесь сил— ведь не столько ждали…
Не спеши с упреками, молодость! Настанет пора, и тебе, поверь, станет понятнее: многое, чему не находишь сейчас объяснения. Вырастите свое дитя, переболейте, перестрадайте им, проживите с ним еще одну жизнь, покоротайте ночи в тревожных думах о его будущем — в ином, совсем ином свете увидите и своих мать с отцом, и себя самое на этом отнюдь не гладком, с непредсказуемыми подчас поворотами жизненном пути.
Итак, два года. Еще целых два года… Где, из каких живительных родников черпали они все новые силы?..
Когда истек назначенный родителями срок, у Олега уже была своя квартира в новом микрорайоне Ельца, он стал студентом истфака Липецкого пединститута. В ту минуту, когда они вдвоем предстали перед родителями, нужно было только посмотреть в их глаза — и отпали все вопросы.
«…Просто ты умела ждать, как никто другой» — это о них. И даже не кажется странным и не видишь никакого совпадения в том, что симоновские строки — любимые у Ирины и Олега Загрядских.
Вот, пожалуй, и все. И, знаете, не надо, наверное, подыскивать слова, выводить какие-то формулы, определения, примеривать их к рассказанной истории. Просто если кто не знал — пусть знает, кто не верил — поверит: живет на земле редкая по красоте сила, что одарит теплом и надеждой на трудном пути, от недуга и соблазнов убережет, не даст погибнуть в смертельном бою, путеводным лучом укажет направление в любой мгле. Имя той силе — женская верность.
Свою левую он всё время держит в кармане: эту кисть срезало осколком тогда, сразу. За вторую, изуродованную взрывом, врачи боролись уже после, в госпиталях. Прощаясь, я машинально подал руку. Он чуть замешкался, протянул правую, и в мою ладонь неловко лег отчужденно-правильный прохладный протез. (И. ЧИЧИНОВ) Липецкая область.
КАК СЛОЖИЛАСЬ ЖИЗНЬ ОЛЕГА ЗАГРЯДСКОГО И ВСЁ ЛИ ГЛАДКО СКЛАДЫВАЛОСЬ? Читаем ниже…
Орган Центрального Комитета КПСС, газета ПРАВДА, № 339 (25326), Суббота, 5 декабря 1987 года.
Инвалиды, раненые, покалеченные люди — оборотная сторона войны.
— Я Олег Загрядский. В рамках программы «Трудоустройство инвалидов» работаю В ЦВТ им. Лиходея в должности руководителя отдела труда, — под мышкой Олег держит папку, кистей рук у него нет.
— Как связист на афганской войне я сопровождал колонну на Кундуз. В ущелье машина подорвалась на мине. С обеих сторон начался обстрел. Ясно помню ощущение: как скребу костью о железо кабины, пытаюсь выбраться и не могу. Потом 2 года по госпиталям, учеба в педвузе, работа в школе. Когда приехал в ЦВТ на реабилитацию, мне работу предложили. Вот так и тружусь здесь уже 20 лет. Тогда жена подала на развод, я был в отчаянии. Помню черный день в деталях. Ехал на работу в ЦВТ на подаренной мне «Оке».
Подумалось, что никому на свете не нужен. Увидел вдалеке встречный «КамАЗ», перестроился на его полосу и дал по газам. Но водитель оказался опытный — ушел от удара, лишь задел «Оку» по касательной. Я очнулся в кювете. Тогдашний директор Центра — бывший танкист полковник Коротков — со мной жестко поговорил: «Если ты мужик, должен жить!». Вот я и живу. «Оброс» здесь людьми. Женился второй раз. Только знаю: чтобы срыва не было, два раза в год прохожу курс психотерапии. Заливать эмоции спиртным — погибель. А вы меня, кстати, не узнали? Я же снимался в 9-й серии фильма «Дальнобойщики». Сюжет — как на ветеранах-афганцах барыги деньги зарабатывали. Помните сцену, как в притоне, где спаивали инвалидов, у героя Галкина драка случается? Так вот это я там за столом сижу. Случай, кстати, взят из жизни…
А этим летом мы с женой были в селе Казаки Липецкой области на празднике ремесел. Это мои родные края. Зашли в стилизованную казацкую хату сделать фото на память. Вдруг туда мужчина заходит, на нем лица нет. Он почему-то сразу ко мне подсел, разговорились. Мужчина спросил, где я руки потерял, а потом мне и говорит: «А я сына 9 дней назад похоронил. Экзекуцию с ним нацисты украинские сделали — кастрировали. Он в таком виде вернулся с СВО. Его наградили, деньги выплатили… Девушка от него ушла.
Сын две недели пожил дома и… Вот так». Я как услышал — всколыхнулось все, стихи вспомнил: «С собой покончил инвалид,/ И две солдатские медали/ За то, что не был он убит,/ Теперь в ногах его лежали». Я и свою историю в памяти перебрал. Когда пришел, меня в военкомате как родного встретили. Там сидели понимающие ребята, которые войну прошли. Директор школы хлопотал за меня насчет работы.
Вокруг люди были, не давали закиснуть. А сейчас у нас в стране помощь все больше заявительного характера: попросил, заявился, пороги обиваешь — тебе что-то дадут. А должна быть тесная связь: военкомата, местной власти, общественной организации и вернувшегося воина! «Кто раз ступил за грань мира и не дрогнул, к обыденному уже не вернется. Он теперь вечный странник, вечный строитель себя. До самого конца». (2023 год)
